Белый снег – Восточный ветер [litres] - Иосиф Борисович Линдер

тронуты печалью – видно было, что портрет рисовал хороший художник.

– Располагайтесь, как у себя дома, – сказал Свидерский, но Дмитрий прямо заявил:

– Я очень ограничен во времени! Мне нужно срочно встретиться с Дервишем. А еще – надежная квартира.

– С квартирой проблем нет, первое время поживете у нас, а что касается встречи, то в ближайшее время она вряд ли возможна. Вы приехали неожиданно…

– Да, это так, но он мне нужен сегодня! – твердо сказал Дмитрий.

– Хорошо, хорошо! Я постараюсь все устроить, – заверил Свидерский.

Разговор прервал стук в дверь. В кабинет вошла Аннушка, та самая молодая девушка, что встретила Дмитрия. Дмитрий только сейчас заметил, какая у нее грациозная фигурка, точеная, как у древнегреческих богинь.

Девушка явно смутилась и скороговоркой произнесла:

– Папа, у меня все готово.

– Извините, батенька, старика, я тут вас разговорами потчую, а вы ведь хотите отдохнуть с дороги, да и завтрак стынет, – спохватился Свидерский. – Пойдемте-ка я вам спальню покажу.

Спальня Дмитрию понравилась. Больше всего его устроило то, что в ней была дверь, ведущая к черному ходу. Прямо под окном была крыша небольшой сараюшки, по которой в случае опасности также можно было покинуть дом.

Приведя себя в порядок, он спустился в столовую. Завтрак прошел быстро, и сразу после него Свидерский заспешил в город на поиски Дервиша.

Дмитрий поднялся к себе в комнату и принялся перелистывать путеводитель по Харбину, который предусмотрительный хозяин положил на видное место.

Возвращения аптекаря ждать долго не пришлось. Он появился вскоре после обеда, и по его радостному лицу можно было догадаться, что поиски резидента завершились успехом. Встреча была назначена на вечер в «Погребке Рагозинского» – уютном ресторанчике, расположенном на Китайской улице. В основном в нем собирались русская эмиграция, служащие КВЖД и местная богема. Место пользовалось хорошей репутацией, и полицейские не особо докучали посетителям проверками.

Дмитрий стал готовиться к явке. С помощью путеводителя он проработал все возможные маршруты и с наступлением сумерек вышел в город. Некоторое время погулял по улицам, а когда стрелки часов приблизились к девяти, направился к «Погребку». Как и следовало из путеводителя, ресторан находился поблизости от фирменного магазина «Кунс и Альберте». Светящаяся бочка над входом рассеяла последние сомнения – пришел.

У входа стоял осанистый швейцар, напоминающий отставного генерала. Он церемонно раскланялся и распахнул перед Дмитрием тяжелую дверь. Шустрый гардеробщик ловко подхватил пальто. Задержавшись у зеркала, Дмитрий провел расческой по волосам и прошел в зал.

В зале был приятный полумрак. На эстраде что-то наигрывали музыканты – пожилой усатый пианист и одетый во фрак скрипач. За столиками сидела разношерстная публика. Наконец взгляд Дмитрия отыскал того, с кем шел на встречу. Внешность корейца, темно-синий платок в верхнем кармане пиджака – все совпадало с описанием, что дал Свидерский. Резидент тоже заметил его и непринужденно поправил платок. Это был знак – можно подойти.

Дмитрий обогнул эстраду и остановился у столика.

Дервиш встретил его паролем:

– Молодой человек, вы заставляете ждать, я голоден как волк!

– В таком случае аппетит будем утолять вместе! – как положено, сказал Дмитрий и сел на свое место.

Прощупав его взглядом, Дервиш спросил:

– Как поживает Сергей Арсеньевич?

– Забот по горло! – не стал вдаваться в подробности Дмитрий.

– Насколько я понял, с недавнего времени заботы у нас общие?

– Совершенно верно, и он рассчитывает на вашу поддержку.

– Поможем, правда, времени в обрез, но надеюсь, справимся, – проявил осведомленность Дервиш.

– Надо успеть до конца ноября, – напомнил Дмитрий.

– Об этом поговорим позже, а сейчас… А сейчас давайте сделаем заказ. – Дервиш улыбнулся. – К сожалению, в Харбине не так много мест, где можно хорошо поесть. Вернее, поесть по-русски, без всяких этих китайских штучек. Мм… какой здесь борщ! И духовная пища на уровне. Вертинский поет, когда наезжает из Шанхая – кстати, сегодня он здесь, – Коля Негин… Нет, положительно хорошее место.

– Сдаюсь! – поднял руки Дмитрий.

Дервиш хлопнул в ладоши. К ним подлетел чубатый молодец в перетянутой шелковым шнурком красной атласной рубахе и развернул меню. Мелочиться они не стали, выбор был сделан богатый. Ждать заказ долго не пришлось. Вскоре на столе появилась водка, а на закуску к ней – дымящиеся расстегаи с визигой.

– За знакомство и удачу! – предложил тост Дервиш.

В «Погребке» действительно превосходно готовили. Дмитрий с аппетитом уплетал пирожки, за которыми появился наваристый борщ со сметаной. Дервиш говорил ни о чем, видимо, решив отложить серьезный разговор на потом.

Тем временем зал заполнился до отказа. На эстраде произошло заметное оживление. Под низкими сводами поплыли нежные звуки. Публика, внимая им, притихла. Одна из кулис дрогнула, и на сцену вышел всеобщий любимец – Александр Вертинский. Его встретили шквалом аплодисментов. Вертинский ответил элегантным поклоном, поднял руку, призывая публику к тишине, и запел.

Дмитрий, забыв про ужин, отдался во власть песни, голос Вертинского, о котором он много слышал от матери, проник ему в самую душу.

В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,

Когда у вас на сердце тишина,

Вы, брови темно-синие нахмурив,

Тоскуете одна…

– пел грустный Пьеро, и вместе с ним грустили те, кто по разным причинам оказался за пределами родины. На глаза многих наворачивались слезы.

Несколько дней назад советский офицер Дмитрий Гордеев и представить не мог, что вместе с «недобитыми буржуями» будет слушать «кабацкие» песни. Но вот что удивительно, сидя здесь, в переполненном зале, он не испытывал ни ненависти, ни презрения к «классовому врагу». В его смятенной душе зарождалось что-то новое, чему он пока не мог подобрать определения. Сердце его всецело принадлежало песням. А когда зазвучала знаменитая «Молись, кунак»:

Молись, кунак, в стране чужой,

Молись, молись за край родной,

Молись за тех, кто сердцу мил,

Чтобы Господь их сохранил.

Пускай теперь мы лишены

Родной семьи, родной страны,

Но верим мы – настанет час,

И солнца луч блеснет для нас…

– он почувствовал, что и сам с трудом сдерживает слезы.

Это была не просто песня, а скорее молитва об утраченной родине, о прошлом… и о будущем. В час, когда фашисты наступали на Москву, последние слова приобретали совсем иной смысл.

Последний куплет зал пел стоя.

Дмитрий был потрясен. Он почувствовал общность с теми людьми, что наполняли зал. Разделенные границей и идеологией, и он, и они были все же детьми одной многострадальной русской земли.

Вертинский закончил петь, а публика все не отпускала его. Концерт прервало внезапное появление полицейских.

– Всем оставаться на